– Я... я не понимаю.
– Отсюда вид еще лучше, правда?
– Только что ты был сам дьявол, – проговорил Кулум, преодолевая острую боль в груди, – а сейчас... сейчас... я просто не понимаю.
– Я захватил с собой цыпленка, хлеб, – сказал Струан. – И еще одну бутылку вина. Тебя это устроит?
Кулум опустился на землю. Он вымотался до предела.
– Цыпленок?
– Ну, ты ведь не завтракал, верно? По-моему, ты вообще должен умирать с голоду.
– Насчет холма. Я...
– Отдышись, отдохни, потом поешь. Пожалуйста. Ты ведь совсем не спал эти две ночи. Разговаривать на пустой желудок вредно. Только не набрасывайся на еду, а то станет плохо. Путь сюда получился нелегкий. Я и сам устал.
Кулум лег на спину, закрыл глаза и собрался с силами. Все его тело ныло и требовало отдыха. Он с усилием открыл глаза, ожидая, что все это окажется сном. Но нет, вот сидит его отец и спокойно рассматривает в бинокль южную сторону моря.
– Насчет холма. Я был...
– Ешь, – прервал его Струан и протянул ему кусок цыпленка. Кулум взял куриную ножку.
– Я не могу есть. Пока не скажу всего. Я вынужден был сделать это. Вынужден. Ты бы никогда не согласился, а это был единственный выход. Брок разорил бы тебя. В самом конце он бы отступился. Я знаю, что он бы отступился. Если бы не эта его бешеная ненависть к тебе, а твоя – к нему, то холм был бы твоим. Ты сам довел дело до этого. Только ты. Это твоя вина. Холм теперь принадлежит Церкви, и это правильно. Ты сам довел дело до этого.
– Верно, – кивнул Струан. – Так оно и есть. И я очень горжусь тобой. Такой шаг требовал большого мужества. Робб никогда бы не сделал этого. Даже если бы мысль отдать холм церкви и пришла ему в голову, он никогда не решился бы осуществить свой план.
Кулум онемел от изумления.
– Ты... ты хотел, чтобы я это сделал?
– Ну, конечно, дружок. Только так и можно было разрешить эту невозможную ситуацию.
– Ты... ты знал, что я это сделаю?
– Я поставил на то, что ты это сделаешь, да. Я намекнул тебе, что это следует сделать. Когда ты так нервничал, избегая встречи с Лонгсгаффом, – и когда не подошел ко мне в Счастливой Долине, – я подумал, что ты все устроил. Затем меня сбило с толку то, как ты отреагировал на Гордона. Но позже Лонгстафф сказал: «И этот ваш другой жест столь же восхитителен!», и тогда я окончательно уверился, что ты сумел найти единственный правильный выход. Я очень горжусь тобой, парень. Брок вне всякого сомнения прикончил бы нас. И я ничем не мог ему помешать. Холм стал вопросом лица.
– Ты... ты толкнул меня... заставил меня пройти через ад за эти два дня и две ночи, зная, что на все имелся простой ответ?
– Так ли он был прост?
– Для тебя был! – закричал Кулум. Он вскочил на ноги.
– Да, – ответил Струан, сразу посуровев. – Для меня. Но не для тебя. Однако ты все-таки принял верное решение, и это пошло тебе только на пользу. Теперь ты мужчина. Если бы это я подсказал тебе про «Дом Божий», ты никогда бы не смог осуществить этот план. Никогда. Ты бы выдал себя. Ты должен был верить в то, что ты делал. Если бы Брок хоть на мгновение заподозрил, что вместо тебя это придумал я, он сделал бы нас посмешищем всей Азии. Мы бы навсегда потеряли лицо.
– Ты готов пожертвовать мной ради лица?! – завопил Кулум. – Ради своего, в господа бога мать, трижды растреклятого лица?
– Нашего, Кулум, – поправил его Струан. – И мне приятно слышать, как ты, наконец, выругался. Это идет тебе, парень!
– Значит, твой гнев, твоя ярость – все это было притворством?
– Ну, конечно, мой милый. Это был спектакль для Брока. И для остальных.
– Даже для Робба?
– Для Робба больше, чем для кого-либо другого. Съешь что-нибудь.
– Чума на твое угощение! Ты дьявол! Ты всех нас затащишь с собой в преисподнюю. Клянусь Господом Богом нашим, я... Струан вскочил и схватил Кулума за плечи:
– Прежде чем ты скажешь что-то, о чем можешь пожалеть впоследствии, послушай меня. Я поставил на то, что у тебя хватит мужества решиться, и ты решился. Сам. Без моей помощи. И я благословил тебя. Теперь ты Кулум Струан – человек, который осмелился пойти против Тай-Пэна. Ты уникален, второго такого нет в целом мире. За один день ты приобрел больше лица, чем мог бы приобрести за двадцать лет. Как, во имя Господа, можно, по-твоему, управлять людьми, двигать ими, как пешками? Только силою руки? Нет. Но силою ума. И магией.
– Магией? – выдохнул Кулум. – Но это черная магия.
Мягко рассмеявшись, Струан сел и налил себе бокал вина.
– Те, у кого есть разум, смогут оценить твою мудрость. «Этот Кулум умен», скажут они. «Он отдал холм Церкви. И тем самым не позволил этому дьяволу Струану погубить „Благородный Дом“, вложив все богатство компании в никчемный холмик. Но при этом Кулум еще и сохранил Тай-Пэну лицо: этот дьявол не может убить Кулума Струана за то, что тот отдал землю Церкви». – Струан сделал глоток из бокала. – Даже Брок должен быть потрясен этим, не важно, подозревает он тут тайную сделку или нет. Потому что ты сделал все, как надо. Люди набожные станут благословлять тебя за то, что ты отдал «лучшее» Церкви. Дураки, вроде Лонгстаффа, станут бояться тебя и искать твоего совета. Циники будут благоговеть перед разумностью твоего решения, они преисполнятся ненависти к тебе и скажут: «В Кулуме есть что-то дьявольское от отца. С ним лучше держать ухо востро». Я бы сказал, что со вчерашнего дня ты приобрел достоинство и вес, парень.
– Но... но если я... получается, что тогда ты потерял лицо?
– Верно. Но у меня его еще много останется. Могу даже поделиться. С тобой и с Роббом. А вот времени на то, чтобы прочно посадить тебя на твое новое место, у меня мало. Присмотрись к людям, парень. Теперь они станут думать: «Один раз это сошло Кулуму с рук, но рискнет ли он ослушаться отца еще раз?» И все они станут надеяться, что мы возненавидим друг друга так сильно, что погубим себя. И это как раз то, что мы с тобой должны попробовать сделать. Открыто. На людях.