Мэй-мэй, хрупкая и беспомощная, как младенец, лежала, придавленная весом дюжины одеял. Ее лицо совсем посерело, глаза потухли. Четыре часа она не переставая стучала зубами от холода. Потом озноб резко сменился сильным жаром. Струан протирал ей лицо ледяной водой, но это не приносило облегчения. Мэй-мэй начала бредить. Она билась на постели, бормоча и выкрикивая бессмысленный набор китайских и английских слов, сжигаемая изнутри страшным огнем. Струан удерживал ее, пытался успокоить, но она не узнавала его и не слышала того, что он говорил.
Лихорадка прекратилась так же внезапно, как и началась. Изо всех пор измученного тела хлынул пот, промочив одежду и простыни. Спекшиеся губы разлиплись, и из них вырвался экстатический стон облегчения. Глаза открылись, окружавшие Мэй-мэй светлые и темные пятна начали обретать контуры людей и предметов.
– Я чувствую себя так хорошо, я так устала, – произнесла она чуть слышно.
Струан помог А Сам сменить промокшие подушки, простыни и одежду.
Потом Мэй-мэй заснула. Она лежала на постели неподвижно, и сон ее казался сном смерти. Струан сел в кресло и стал смотреть на нее.
Она проснулась через шесть часов, спокойная, но совсем без сил.
– Хэллоу, Тай-Пэн. У меня лихорадка Счастливой Долины?
– Да. Но у вашего врача есть лекарство, которое тебя вылечит. Оно будет в его распоряжении через день или чуть больше.
– Хорошо. Очень хорошо. Не беспокойся, ладно.
– Чему ты улыбаешься, девочка?
– Ах, – выдохнула она, потом умиротворенно закрыла глаза и вся обмякла, погрузившись глубже в чистые простыни и подушки. Как же еще человек может управлять йоссом? Если ты улыбаешься, проигрывая, тогда ты выиграешь в жизни.
– С тобой все будет хорошо, – сказал он. – Очень хорошо. Не волнуйся.
– Я не волнуюсь за себя. Только за тебя.
– Что ты имеешь в виду? – Струан страшно устал после долгого бдения, и ему невыносимо мучительно было видеть то, что она казалась теперь еще тоньше, чем всегда, став словно полупрозрачной, что глаза ее утонули в почерневших глазницах. И постарели.
– Ничего. Я бы съела немного супа. Куриного супа.
– Врач прислал лекарство, которое вернет тебе силы.
– Хорошо. Я чувствую себя фантастически слабой. И приму лекарство после супа.
Он приказал принести суп, и Мэй-мэй сделала небольшой глоток, потом снова легла.
– Теперь ты отдыхай, Тай-Пэн, – сказала она и, нахмурив лоб, спросила: – Сколько дней до следующей лихорадки?
– Три или четыре, – ответил он убитым голосом.
– Не беспокойся, Тай-Пэн. Четыре дня это целая вечность, ладно. Иди отдохни, пожалуйста, а потом мы будем разговаривать.
Он вернулся в свою каюту и заснул тревожным сном, просыпаясь через каждые несколько минут, засыпая снова и видя во сне, что он лежит в постели с открытыми глазами или в мучительной полудреме и никак не может расслабиться, дать отдых голове и телу.
Умирающее солнце висело низко над горизонтом, когда Струан встал с кровати. Он вымылся и побрился. Ему казалось, что его мозг превратился в какую-то мерзкую, липкую кашу. Он уставился на свое лицо в зеркале, и то, что он увидел, ему не понравилось. Потому что его глаза говорили ему, что Мэй-мэй не сможет перенести трех таких сражений с болезнью. А значит, жить ей осталось самое большее двенадцать дней.
В дверь постучали.
– Да.
– Тай-Пэн?
– А, здравствуй, Гордон. Есть новости?
– Боюсь, пока никаких. Я делаю все, что могу. Как госпожа себя чувствует?
– Первый приступ начался и прошел. Не очень хорошо, парень.
– Мы уже начали поиски коры. Врач прислал лекарства, чтобы поддержать силы госпожи, и особую пищу для нее. А Сам знает, что нужно делать.
– Спасибо.
Гордон ушел, и Струан вернулся к своим размышлениям. Он мучительно пытался найти какой-нибудь выход. Где мне взять хинную корку? Какое-то ее количество должно быть где-нибудь, Где в Азии можно найти перуанскую кору? Нет, не перуанскую – «иезуитскую» кору.
В этот момент его слепо тычущиеся в пустоту мысли натолкнулись на одну идею, от которой его словно обдало жаром.
– Святители небесные! – громко вскрикнул он, и проблеск надежды заставил его сердце учащенно забиться. – Если тебе нужны лошадиные слепни – ищи лошадь. Если тебе нужна «иезуитская» кора... ну, конечно же, идиот ты несчастный!
Через два часа «Китайское Облако» разрезал форштевнем воды гавани, окрашенные в закатный цвет лучами уходящего солнца, летя к выходу в океан подобно валькирии. Клипер шел под всеми парусами, но они были зарифлены против набирающего силу муссона. Когда корабль вырвался из западного пролива и почувствовал полную силу волн и ветра Великого океана, он накренился, и снасти ликующе запели.
– Зюйд-тень-зюйд-ост, – прогремел Струан, перекрывая рев ветра.
– Есть зюйд-тень-зюйд-ост, сэр-р, – эхом отозвался рулевой.
Струан поднял глаза к парусам, четко выделявшимся на фоне неумолимо темнеющего неба, и подосадовал, что так много парусины оказалось зарифленной. Но он знал, что при таком восточном ветре и таком море рифы придется оставить.
«Китайское Облако» лег на новый курс и устремился в ночь, хотя ему по-прежнему приходилось бороться и с ветром и с морем. Скоро он вновь повернет, ветер окажется с кормы, и тогда он полетит вперед, уже ничем не сдерживаемый.
Через час Струан прокричал:
– Свистать всех наверх, приготовиться повернуть корабль!
Матросы высыпали из полубака и встали в темноте по местам у тросов, фалов и гарделей.